БОЧКА

Стоя на крутом берегу, Лёшка Шатов рассматривал реку и пытливо отмечал, как плывут грузные длинные баржи, как идут буксиры, натужно волоча за собой вереницы брёвен, как резво несётся, подпрыгивая на волнах, трескучая моторка с рыбаками. Ветер бил в лицо Лёшке, ворошил его выцветшие добела волосы, сбивал чубчик на глаза. Лёшка только вертел головой. Вдруг под обрывом что-то шумнуло в воде, это осыпался берег. Лёшка шагнул вперёд.

— Куда? — донёсся голос матери. — Свалиться захотел? А ну домой! Мал ещё…

— Я большой, — не оборачиваясь, буркнул Лёшка. А было ему три года.

— Кому сказала, неслух!

Лёшка знал, что мать стоит в дверях и ждёт его. Подумав минутку, он вернулся к дому. Это был ветхий барак с общим коридором на четыре семьи, построенный заключёнными с 501-й стройки. Подобрав палку, Лёшка пустился вдоль завалинки. Каждый день он совершал обход своего дома, и всякий раз находил что-нибудь новое: то пружинку, скрученную улиткой, то шестерёнку и колокольчик от будильника, то осколок синего стекла, то кривой кованый гвоздь, то ржавый болт со сбитой резьбой…

— Гуляешь? — сказала ему соседка Мила Жильцова. Возвращаясь с реки, она несла перед собой тазик с прополосканным бельём.

— Гуляю, — ответил Лёшка строго.

— Совсем большой стал! — сказала Мила.

Она скрылась за углом дома, а Лёшка, просияв от похвалы, хватил палкой по завалинке. Из щелей между досок потекли ручейками опилки.

— Ого! — воскликнул Лёшка, и, стуча палкой, пошёл дальше, пока не набрёл на бочку, в которую бежала дождевая вода с крыши. Лёшка стукнул по бочке. Она отозвалась глухо, тяжело, коротко.

Лёшка привстал на цыпочки, чтобы посмотреть много ли воды, но росту не хватило. Тогда он придвинул ящик из-под винных бутылок, и несколько раз упал, прежде чем на него взобрался. Бочка была почти полной. На воде плавало солнце, дохлые мухи, букашки и Лёшкина рожица.

— Привет, — сказал Лёшка. Рожица улыбнулась ему.

— А у меня вот, что есть! — сказал Лёшка, показывая спичечный коробок с этикеткой, на которой изображён был старинный аэроплан. — А спичек нету!

Спички он пожёг часом раньше, когда пытался развести костёр в дровянике. Рожица покачала головой.

— На! — сказал ей Лёшка простодушно, швырнув коробок на воду. В тот же миг букашки, притворявшиеся мёртвыми, шмыгнули в глубину.

— Ух, ты! — прошептал Лёшка и, затаив дыхание, ждал, не объявится ли в бочке ещё кто-нибудь. Но в тёмной глубине было покойно. Осмелев, Лёшка наклонился, что было силы дунул на коробок, и тот поплыл. Дунул ещё раз: коробок стал тонуть. Лёшка бросился спасать его. Хлипкий ящик качнулся под ногами, поехал вбок, и Лёшка нырнул в бочку, с головой уйдя под воду. Он яростно сучил ногами и руками, пока не захлебнулся…

Тут бы Лёшке и конец, когда б ни соседка, Мила Жильцова.

— Постиралась я, — рассказывала она потом Нине, Лёшкиной матери. — Бельё развесила. Хорошо, мало было. Две простыни да две наволочки с полотенцами. Иду обратно, слышу, будто кто плещется в бочке. Я к бочке. Вижу: ноги торчат. Вытащила скорей. А это Лёшка! Утонул! Давай откачивать его. Оклемался, кашляет. Глаза открыл. Я реву. «Ты что там делал?» — «Воду пил». Представляешь, у меня руки трясутся, а он — «воду пил!»

Они обе посмотрели на Лёшку, уплетавшего на кухне бутерброд с голубичным вареньем. Нина с горькой улыбкой проговорила:

— Боялась, что машина задавит, или шею свернёт с обрыва, а вышло вон как… Неслух маленький!

— Я бовшой, — сквозь набитый рот отозвался Лёшка.